Добрый час мы занимались тем, что перетаскивали сани через трещины шириной три-четыре фута и глубиной, которую вы только можете себе представить. Большинство из них были хорошо различимы, но некоторые оказывались скрыты под тонким слоем снега, что создавало иллюзию безопасности, так что только опыт и чутье Симонсена спасали нас от неприятностей.

Преодолев этот участок, мы устроили десятиминутный перекур и двинулись дальше. Теперь идти было легче. Впереди простиралась суровая широкая равнина, и я бодрым шагом двинулся вперед, приостанавливаясь каждые десять минут для уточнения направления.

Примерно в полдень я притормозил на краю очередного гребня, рассматривая дальнейший путь. То, что с воздуха выглядело как узкая ложбина, на самом деле оказалось довольно солидных размеров оврагом. Не дожидаясь остальных, я помчался вниз по склону, а потом затормозил «плугом», так что оказался точно на краю крутого спуска. Разглядывать там было нечего, и я покатил дальше, оставляя за собой извилистый след.

За Поворотом я увидел «Цаплю». Самолет глубоко врезался в снег одно крыло отлетело в сторону на добрых пару сотен ярдов. Сбоку виднелась могила – груда камней с водруженным над ней крестом сооруженным из двух деталей фюзеляжа.

Было тихо и как-то очень покойно. Я стоял, разглядывая место катастрофы, настолько поглощенный своими мыслями, что даже не расслышал, как подъехали остальные.

– Странно, как удачно он вписывается в ландшафт, – негромко прозвучал голос Фогеля.

Резко обернувшись, я обнаружил, что он стоит у меня за плечом. Симонсен помогал Саре Келсо выбраться из саней; Стрэттон еще был в сотне ярдов. Потом Симонсен подошел к нам и молча уставился на обломки. Лицо его было серьезным. Вздохнув, он произнес:

– Теперь предстоит менее приятное. Нам придется спускаться?

Примерно в пятидесяти ярдах от места крушения мы растянули небольшую палатку, поручив Саре Келсо заняться приготовлением чая на примусе – больше из соображений отвлечь ее чем-то, нежели по какой иной причине. Нас ожидали весьма малоприятные дела, и совершенно необязательно ей при этом присутствовать дольше, чем необходимо.

Копать нам не пришлось, но камни могильного холма смерзлись так крепко, что пришлось выворачивать их при помощи двух ледорубов, которые мы захватили с собой. Мы с Симонсеном взяли на себя эту обязанность, Стрэттон с Фогелем оттаскивали камни в сторону. Сначала я обнаружил ногу, точнее – то, что от нее осталось. На ней был ботинок, но сквозь драную штанину просвечивала чисто обглоданная кость. До этого момента мы еще перебрасывались какими-то словами, но теперь только звон ледорубов, бьющих по заледенелым камням, нарушал тишину.

Когда был отвален последний камень, нашим глазам предстало весьма патетическое зрелище. Во-первых, никакого эмоционального эффекта. Какой там готический ужас перед раскрытой могилой, закутанными в саван фигурами в гробах! В неглубокой яме лежали лишь останки того, что некогда было человеческими существами, кое-как прикрытые клочками ткани. Кое-где на костях виднелись куски замороженной плоти.

Некоторое время мы стояли молча. Потом Симонсен обратился к Фогелю:

– Похоже, фотографии, которые вы захватили с собой, не очень-то здесь пригодятся. Вы говорили, миссис Келсо снабдила вас еще какими-то материалами для идентификации?

Фогель расстегнул «молнию» своей парки, запустил руку внутрь и извлек конверт, который подал полицейскому.

– Тут описание зубов мистера Келсо.

Симонсен вытащил из конверта плотный белый листок и склонил-дал ямой. Сначала он исследовал тело, лежащее справа, потом перешел ко второму. Наконец, распрямившись, он сурово кивнул.

– Я удовлетворен. Вот этот – Келсо. Убедитесь сами.

Он передал карточку Фогелю. Тот опустился на колени и провел необходимые операции. Закончив, Фогель встал, хмурый и побледневший, и протянул листок мне.

– Будьте так добры, мистер Мартин. Свидетельства двух абсолютно незаинтересованных свидетелей вполне хватит для любого суда.

Я опустился на одно колено и заглянул в рот. Мне не потребовалось и минуты, чтобы убедиться в полном соответствии описания увиденному. Совпадало не только количество зубов, но также три золотые пломбы и две фарфоровые коронки находились на своих местах.

Я вернул карточку обратно Фогелю.

– Насколько я могу судить, все полностью совпадает.

– Так и запишем, – отозвался Симонсен.

– На безымянном пальце левой руки еще должно быть золотое кольцо с печаткой. На внутренней стороне – надпись: «От Сары с любовью. 22.2.52».

Кольцо тоже оказалось на месте, но палец распух, и плоть заледенела. Моя попытка снять его была безуспешной. Симонсен присел рядом, достал острейший охотничий нож и спокойно отрезал палец. Внимательно всмотревшись в кольцо, он передал его мне. Надпись была отчетливо видна и полностью соответствовала тому, что сказал Фогель.

Все опять замолчали, потом я четко проговорил:

– Полагаю, он должен был быть одет в чужое пальто.

– Что ты имеешь в виду? – резко спросил Симонсен.

– Если заглянуть на подкладку пиджака, там должна быть нашивка с фамилией Харрисона, правильно, мистер Фогель?

– А в кармане была еще карточка на имя Харви Стейна, – сумрачно добавил он.

– Он, пожалуй, любил пользоваться чужими именами, – заметил я.

Но Фогель ничем не выдал себя.

– Это загадка, которую уже никогда не разгадать, – вздохнул он.

Симонсен явно заинтересовался нашим разговором, но, очевидно, решил до поры до времени не вмешиваться.

– Пожалуй, следует позвать миссис Келсо.

Но этого не потребовалось. Она, оказывается, уже стояла ярдах в десяти у нас за спиной. На ней по-прежнему были солнцезащитные очки, скрывающие выражение глаз, но лицо было белым как мел: Фогель шагнул к ней, держа на ладони кольцо. Она подошла, сняла перчатку и очень аккуратно взяла его двумя пальцами, рассматривая. Потом покачнулась и упала бы, если бы Фогель не подхватил ее.

– Пойдем в палатку, дорогая, – проговорил он. – Тебе здесь нечего делать.

Но она энергично замотала головой.

– Я должна его увидеть! Должна!

Высвободившись, она подошла к краю ямы. Не думаю, что ей удалось выдержать зрелище того, что осталось от ее мужа, более десяти секунд. Отвернувшись, она резко вскрикнула и упала на руки Фогелю.

Стрэттон поспешил на помощь. Я наблюдал, как они двинулись к палатке, и нечто типа восхищения шевельнулось в моей душе. Она действительно оказалась очень хороша. И вполне могла бы играть на сцене Национального театра.

Мы исследовали останки «Цапли» вместе с Симонсеном. Тот делал записи и постоянно консультировался со мной. В первую очередь мы изучили два мотора на том крыле, которое не оторвалось при падении. По их состоянию трудно было понять, что произошло. С двумя другими дело обстояло не лучше. Интерьер салона представлял собой сплошное крошево; приборная доска оказалась разбита вдребезги.

И повсюду были следы замерзшей крови. Впрочем, когда Симонсен попросил меня занять место пилота, я выполнил просьбу без содрогания, хотя желудок и скрутило мгновенным спазмом.

– Ну, и что ты думаешь? – поинтересовался он.

– По приборам, точнее, по их останкам, сказать ничего нельзя, – покачал я головой. – Движки тоже не дают разгадки. Честно говоря, думаю, мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле.

– Можно попытаться предположить.

– Одному Богу известно. Это не связано с нехваткой горючего. У него были дополнительные баки. По всем законам машина должна была вспыхнуть как факел при столкновении с землей.

– Хорошо, тогда скажи мне следующее. Каким образом они могли сюда попасть, если должны были находиться на восемьсот миль южнее, над Атлантикой?

– Могу предположить, ошибка в навигационных приборах. Единственное приемлемое объяснение.

Он коротко кивнул и захлопнул блокнот.

– Согласен. Пойдем выпьем чайку. Пусть теперь Стрэттон зарабатывает свою пару центов.